В 1901 году Нимандер переехал в Варшаву и стал прокурором окружного суда. По служебным обязанностям он надзирал и за соблюдением закона в местах лишения свободы, где у него случилась мимолетная, но судьбоносная, как потом оказалось, встреча с Феликсом Дзержинским, на тот момент заключенным Варшавской цитадели.
После перевода в Иркутск Е. Нимандер совершил последний шаг по карьерной лестнице — 1 января 1907 года был произведен в действительные статские советники[34]. Для получения этого чина выслуга как таковая не была предусмотрена, следовательно, служба Нимандера получила полное одобрение его непосредственного начальства. Об этом же говорят награды: ордена Св. Владимира 3-й степени, Св. Станислава 1-й и Св. Анны 1-й степени.
Известно, что в 1908 году Нимандер жил в Иркутске по адресу улица Троицкая, дом 57/12[35]. По должности прокурора палаты получал в 1907 году содержание 5 000 рублей (жалование 3 000, столовые и квартирные — по 1 000), а в 1915 — уже 6 300 рублей (соответственно 3 600, 1 200 и 1 500 в год). Жена Тамара Григорьевна Нимандер в 1916 году служила директрисой Иркутского дамского тюремного отделения[36].
В 1912 году Нимандер принимал участие в работе комиссии сенатора С. С. Манухина, отправленной для расследования «Ленского расстрела»[37]. Накануне событий Нимандер приказывал местным властям принять все меры, чтобы снизить напряженность в Бодайбо: «Из Иркутска. Бодайбо, Тов. Прок. Преображенскому. 30/ІІІ. 1912 г. По соглашению с губернатором сообщаю, что на-днях ожидается прибытие в Иркутск уполномоченного Лензолото Солодилова для улажения дела. Поэтому до дальнейших распоряжений приостановиться арестами. Прокурор Иркутской Судебной Палаты. № 396. Нимандер». Как можно понять из дальнейших докладов Нимандера министру юстиции и другим структурам, он не испытывал никакого сочувствия к «бунтовщикам» даже после того, как солдаты расстреляли толпу.
Помимо служебных обязанностей, с каждым годом все увеличивающихся, Нимандер активно участвовал в общественной жизни. Так, 28 декабря 1909 года он был избран председателем «Юридического общества покровительства лицам, освобожденным из мест заключения в Иркутской губернии "Патронат"», членами которого стали 22 иркутских юриста[38]. В 1915 году Нимандер являлся вице-президентом Красноярского губернского комитета попечительного общества о тюрьмах[39]. Судя по воспоминаниям современников, в работе он соблюдал принцип приоритета закона, что позволяло находить общий язык и с полицией, и с жандармами[40], и даже с политическими ссыльными[41].
Законодательство Российской империи допускало различные толкования закона, так что за полный комплект вещественных доказательств (от бракованных прокламаций до оружия) подпольщик мог получить всего лишь ссылку, а в ином случае за хозяйственный нож давали каторгу. Известно несколько случаев, когда руководимая Нимандером прокуратура подавала кассацию на приговор и меняла его в сторону смягчения.
Отработав в должности прокурора Иркутской палаты более 10 лет, Нимандер ушел в отставку в чине действительного статского советника 13 марта 1917 года, подчинившись приказу Исполнительного Комитета Общественных Организаций г. Иркутска №117 от 11 марта 1917 года[42]. Благодаря обширным юридическим знаниям Нимандер после революции долгое время жил в Москве, с лета 1918 года работал в должности консультанта наркомата путей сообщения и даже участвовал в подготовке теоретических трудов по актуальным проблемам[43]. Здесь произошла его вторая встреча с Дзержинским. Биограф Дзержинского Самуил Зархий рассказывает эту историю так:
«Дзержинский тоже встал и, взглянув на него с добродушным лукавством, спросил:
— Вы не помните, Евгений Петрович, встречались ли мы в прошлом?
Нимандер недоуменно посмотрел на народного комиссара и твердо ответил:
— Никак нет, товарищ нарком, к сожалению, не имел чести…
— Ошибаетесь, — возразил Дзержинский и с легкой иронией добавил: Вы имели эту «честь», но тогда это для вас отнюдь не было «честью», скорее наоборот. Конечно, откуда вам было запомнить меня, одного из многих политических заключенных десятого павильона Варшавской цитадели. А вот вас я запомнил… Вы тогда служили товарищем прокурора Варшавской судебной палаты.
Лицо Нимандера из розового стало мертвенно бледным. Резко обозначились старческие морщины в углах рта и на лбу с глубокими залысинами. От сильного волнения он было пошатнулся, но удержался на ногах и хрипло прошептал:
— Прикажете подать в отставку?
В ответ Дзержинский пригласил его сесть и сказал:
— Зачем же в отставку? Мы храним в памяти не только зло, нам причиненное. Мне запомнился случай, связанный с вами. Начальник тюрьмы был царским держимордой и палачом. Всячески изощрялся, как бы посильнее притеснять нас. Однажды, перехватив нелегально посланное письмо, спрятанное в книге, он после этого запретил политзаключенным пользоваться тюремной библиотекой и получать книги в передачах с воли. Книги и письма были единственной нашей радостью… Через некоторое время вы как представитель прокурорского надзора посетили тюрьму и вместе с ее начальником обходили камеры. Я в очень резкой форме пожаловался вам на произвол начальника тюрьмы, на то, что мы уподоблены скотине и совершенно лишены возможности читать. Против ожидания вы не орали на меня, не топали ногами, не приказали посадить в карцер, как это позволяли себе другие прокуроры, посещавшие нас. Вы предложили начальнику тюрьмы отменить свой запрет как незаконный.
Нимандер тихо проронил:
— Я старался по возможности удовлетворять законные жалобы политзаключенных…
— Конечно, вы являлись служакой старого строя, — закончил Дзержинский, — но грубым держимордой не были и по тем временам слыли либерально настроенным блюстителем закона. Если вы думаете, что только сейчас я узнал о вашей работе в НКПС, то глубоко ошибаетесь. Еще в 1920 году ко мне в ВЧК приходил Яков Ганецкий, работавший тогда в НКПС комиссаром управления. Он тоже бывший политзаключенный Варшавской тюрьмы. Мы посоветовались, учли, что еще до Октябрьской революции вы сами подали в отставку и ушли из судебного ведомства, что летом 1918 года, когда немало чиновников саботировало, поступили на службу в НКПС и, по нашим сведениям, работали как будто добросовестно. Тогда мы пришли к заключению, что по поводу вашей старой деятельности ничего предпринимать не следует. Что касается вашей дальнейшей судьбы, то она целиком в ваших собственных руках. Если будете работать честно и добросовестно — пожалуйста, нам квалифицированные юристы весьма и весьма нужны»[44].
В списках репрессированных фамилия Нимандера не найдена, возможно, он умер в конце 1920-х или начале 1930-х годов.
Крах
Несмотря на отдельные неудачи и провалы, несмотря на то, что главную роль в подавлении революционного движения в Сибири сыграли карательные отряды генералов Реннекампфа и Меллер-Закомельского, Леонид Кременецкий в 1906 году получил очередное звание полковника, а в апреле 1907 года — орден св. Владимира 4 степени. Это подтолкнуло его к новым «подвигам». В июле 1907 года военный генерал-губернатор Забайкальской области вынужден был обратиться к командующему Отдельным корпусом фон Таубе с докладом об очередной «шалости» Кременецкого. В начале мая к агенту иркутского ГЖУ Гаврилову обратился некий бывший заключенный Акатуйской каторжной тюрьмы с просьбой достать динамит для организации побега с каторги. Кременецкий не нашел ничего лучше, как выдать Гаврилову четыре шашки пироксилина и полпуда динамита и в сопровождении переодетого жандарма отправить на станцию Борзя, где его должны были встретить местные жандармы и проводить до тюрьмы. Но Гаврилов в Борзе сумел бежать и передал взрывчатку организаторам побега! «Таким образом, в районе каторги был невольно водворен полковником Кременецким динамит, как следствие неумелой и неосмотрительной организации столь важного дела», — констатировал генерал-губернатор.
Поступок Кременецкого, вполне объяснимый с точки зрения его стремления к карьере любой ценой, был прямым нарушением «Циркуляра Департамента полиции начальникам охранных отделений и губернских жандармских управлений о степени участия секретных сотрудников в деятельности революционных организаций», разосланного всем жандармским начальникам 10 мая 1907 года. В этом документе было прямо сказано:
«…Департамент Полиции в подтверждение §8 Инструкции Начальникам Охранных Отделений по ведению внутреннего (агент.) наблюдения считает необходимым разъяснить, что, состоя членами революционных организаций, секретные сотрудники ни в коем случае не должны заниматься так называемым "провокаторством", т. е. сами создавать преступные деяния и подводить под ответственность за содеянное ими других лиц, игравших в этом деле второстепенные роли, или даже совершенно неповинных.
Если для сохранения своего положения в организации секретным сотрудникам приходится не уклоняться от активной работы, возлагаемой на них сообществами, то они должны на каждый отдельный случай испрашивать разрешение лица, руководящего агентурой, и уклоняться, во всяком случае, от участия в предприятиях, сколько-нибудь угрожающих какою либо опасностью и, во всяком случае, не привлекать к соучастию других лиц.
В то же время лицо, ведающее розыском, обязано принять все меры к тому, чтобы совершенно обезвредить задуманное предприятие, т. е. предупредить его, с сохранением интересов сотрудника. В каждом отдельном случае должно быть строго взвешиваемо, действительно ли необходимо для получения новых данных для розыска, принятие на себя сотрудником возлагаемого на него революционного поручения, или лучше, под благовидным предлогом, уклониться от его исполнения, причем разрешение на такую деятельность допустимо лишь в целях розыскных»[45].
Известен, впрочем, как минимум один пример, когда Кременецкий во время службы в Иркутске выступил в роли чиновника, разоблачившего действия провокаторов. 10 сентября 1905 года Кременецкий докладывал командиру Отдельного корпуса жандармов о своих действиях по поводу свертка с порохом и мусором (как сказали бы сейчас — «муляж самодельного взрывного устройства»), подброшенного 11 июля 1905 года к дому генерал-губернатора. Главным информатором по этому делу выступил некто Лейба Вениаминов Иценов, трижды привлекавшийся к суду по различным статьям. 30 апреля 1895 года Иркутским губернским судом за кражу со взломом он был лишен всех прав и преимуществ, отбыл 4 года в тюрьме и был сослан в отдаленные местности Иркутской губернии. Отбыв ссылку, Иценов принял православие, приписался к мещанскому сословию Балаганска, переселился в Иркутск и немедленно предложил городской полиции свои услуги в качестве информатора об уголовной среде.
За пять лет Иценов настолько вошел в доверие к городскому полицмейстеру, что по его отзыву бывшему уголовнику был пожалован «за сделанное пожертвование мундир ведомства учреждений императрицы Марии» (то есть Общества Красного Креста). Бывший уголовник и полицмейстер настолько сблизились, что «Иценов стал появляться в этом мундире при всяком удобном случае, и между прочим, в табельные дни в соборе… при чем уезжал обыкновенно из собора в коляске с полицеймейстером».
Вскоре после обнаружения свертка с порохом Иценов еще раз напомнил, что является сотрудником Общества Красного Креста[46] и открыто заявлял, что получит за это дело орден. Апофеоз наступил в августе 1905 года: «Не довольствуясь сферой уголовных розысков, Иценов с начала июля сего года сблизился с уволенным от службы за взятки бывшим урядником Петровым, искавшим покровительства Иценова для поступления в Иркутскую городскую полицию, и совместно с ним занялся политическим розыском. Вслед за обнаружением 11-го июля упомянутого свертка с порохом, 18 прошлого августа Иценовым было лично доложено полицеймейстеру и письменно генерал-губернатору об обнаружении им места нахождения тайной типографии.
Приехавший по этому поводу ночью полицеймейстер просил моего распоряжения о немедленном обыске, но я отказал в производстве такого без предварительной проверки сообщенных сведений. В виду же заявления полицеймейстера, что им получены также сведения, что указанная типография может быть перенесена в эту ночь, я предложил ему произвести лично этот обыск под благовидным полицейским предлогом. При обыске выяснилось, что в указанном Иценовым месте помещается фотография мещанина Иннокентия Шнее, в которой, несмотря на самый тщательный розыск, не обнаружено никаких следов типографии»[47].
Точно так же закончилось и следствие о подготовке теракта: указанный Иценовым в качестве подозреваемого рабочий жил в своем поселке и в Иркутск не выезжал, а указанные затем два еврея оказались виновны лишь в том, что некоторое время жили и торговали без необходимых документов.
В начале 1908 года Кременецкий покинул Иркутск, оставив своему преемнику довольно плохо подготовленные кадры. В августе 1908 года иркутский комитет РСДРП готовился к торжественному открытию памятника императору Александру III. Была издана прокламация «Черный праздник», в популярной у горожан роще «Звездочка» (находится на левом берегу Ангары ровно напротив памятника) собралась партийная сходка. Жандармам при силовой поддержке полиции и казаков удалось задержать всех участников, но следствие, продолжавшееся до осени 1909 года, велось из рук вон плохо и в очередной раз продемонстрировало низкую квалификацию иркутских жандармов.
На члена партийного комитета и автора прокламации Константинова имелось дело, заведенное еще за участие в революции 1905 года и подпольной работе на станции Зима в 1906 году. По этому делу у полиции имелись значительные улики: свидетельства об участии в агитации, документы об издании нелегальной газеты, гектограф, прокламации, две рукописи новых прокламаций. По совокупности обвиняемому могло грозить 8 лет каторги. Однако Константинов пошел на очень несложную хитрость: он назвался именем некоего Серебрякова, проживавшего на станции Зима. Этот человек тоже попадал в поле зрения полиции, а ротмистр Булахов, который вел дело, и вовсе знал Серебрякова лично. Но на допросе Булахов умудрился перепутать Константинова с Серебряковым, и обман раскрылся лишь через 10 месяцев!
Жандармский следователь полностью провалил дело: у него не было ни свидетелей, ни каких-либо иных доказательств причастности подсудимых к революционной деятельности и обнаруженным в роще прокламациям. Один из «свидетелей» обвинения, например, утверждал, что каждый участник собрания «держал в руках небольшой красный флажок». Наиболее поразительной для всех партийных активистов частью суда стало массовое лжесвидетельство их знакомых, квартирных хозяев и даже случайных знакомых — в пользу революционеров: «Они целовали крест и евангелие, читали присягу, поднимали два пальца вверх, клялись жизнью и честью, приносили в жертву свою богобоязнь и в три короба лгали ради высвобождения «политиков» из лап царских слуг — жандармов и суда»[48].
Обвиняемые, которых в суде оказалось лишь 13 из 25–30 арестованных в августе 1908 года, получили приговор год тюрьмы каждому, при этом всем зачли полтора года, проведенных под следствием. Константинов по другим своим делам был приговорен к каторге.
Полковник Кременецкий этого позора уже не видел: в июне 1908 года он переехал в Вологду, уже через год прикомандирован к управлению в Смоленске и в том же 1909 году — к Московскому управлению. Дальнейшая служба была не слишком успешной: с 1910 года числится в резерве при Петербургском управлении, с 1913 года — начальник Пензенского управления. 6 декабря 1916 года Кременецкий получил звание генерал-майора, но тут же служба завершилась полным крахом. Расследование по обвинению Кременецкого в «постановке» в Пензе партийной эсеровской типографии полностью доказало вину обвиняемого. Полковник Васильев в своих показаниях писал по этому поводу: «…даже в Пензе, уже уходя со службы, в прошлом году он проявил провокационную деятельность, «поставив» при помощи сотрудника социал-революционеровскую типографию. Последнее обстоятельство, по которому производил расследование чиновник для поручений 4-го класса Митрович, понудило бывшего товарища министра Степанова просить штаб Корпуса жандармов об увольнении Кременецкого со службы. При этом, однако, директор департамента Васильев исходатайствовал назначение Кременецкому добавочной пенсии из секретных сумм в 900 рублей в год».
Тем не менее, по сохранившимся данным, Кременецкий остался верен долгу и после Октябрьской революции: уничтожил архив Пензенского жандармского управления со всеми делами, донесениями тайных агентов и картотеками, жил на нелегальном положении. По совокупности обстоятельств был приговорен к расстрелу и казнен органами ВЧК в 1918 году[49].
Примечания
[33] Третий сын Александра III, младший брат Николая II.
[34] Гражданский чин IV класса. Соответствовал чину генерал-майора в армии и контр-адмирала во флоте, придворному чину камергера. Титул «Ваше превосходительство», чин давал право на потомственное дворянство.
[35] Весь Иркутск. С отделом Забайкальской области: адресно-справочная и торгово-промышл. книга на 1908 г. – Иркутск: Изд. Е. Р. Бендер, 1908. – С. 198.
Сейчас на этом месте дом № 55 на углу улиц 5 Армии и Свердлова.
[36] Архивная справка на выпускника МГУ Нимандера Е. П., составлена Рыженко Г. Н.
[37]Мунгалов Н. Н. Ленский расстрел 1912 г.: исторический очерк. – Иркутск, ООО «Репроцентр А1», 2009. – с. 136.
[38]Иркутские повествования. 1661–1917 годы. В 2 т. / Автор-составитель А. К. Чернигов. Иркутск: "Оттиск", 2003. Т. 2.
Адрес-календарь Иркутской губернии. – Иркутск; Издание Губернского статистического комитета, 1916. – с. 144.
[39] История Минусинской прокуратуры. Прошлое, настоящее, будущее. // Автор-составитель: В. Г. Чернышёва. – Минусинск: МБУ К МКМ, 2014. – с.15.
[40]Заварзин П. Жандармы и революционеры: Воспоминания. – Париж, издание автора, 1930 – 262 с.
[41] Кроль М. А. Страницы моей жизни / Подгот. к изданию, предисл. и примеч. Н. А.Жуковской; РАН, Ин-т этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. – М. – Иерусалим: Мосты культуры/ Гешарим, 2008. – 734 с.
[42]Иркутские губернские ведомости –23 марта 1917 года – № 6102 – С. 2.
[43] Подряды и поставки по действующему законодательству. Новое положение о Подрядах и Поставках с извлечениями из Устава о Гербовом Сборе / Макагонов А. П.; Предисл.: Нимандер Е. П. – М.: Транспечать, 1924. – 68 c.
[44] Зархий С. Наркомпуть Ф. Дзержинский. – М.: Транспорт, 1979 – 288 с.
[45] ГАРФ. Ф. 102. Оп. 260. Д.259. Лл. 121-121(об.). http://www.hrono.ru/dokum/190_dok/19070510.html
[46] Иркутские губернские ведомости – 1905 – 27 августа (№ 4146) – с. 2.
[47] Меньщиков Л. П. Охрана и революция. К истории тайных политических организаций в России. Часть III. – М.: «Издательство политкаторжан», 1932. – Приложения, с. 31–32.
[48] Константинов М. Двадцать лет назад (ликвидация последнего Иркутского комитета РСДРП периода движения 1905 года) // Каторга и ссылка – 1928 – №8–9 (45–46) – с. 128.
[49] Степанова В. «Губернская чрезвычайная...» // в сб. «На переднем крае» – Саратов: Приволжское кн. изд-во (Пензенское отделение). 1986. – с. 32–33.
Не забудьте поделиться Вашим мнением и оставить свой комментарий о статье ниже!